Через месяц Клим Самгин мог думать, что театральные слова эти были заключительными словами роли, которая надоела Варваре и от которой она отказалась, чтоб играть новую роль — чуткой подруги, образцовой жены. Не впервые наблюдал он, как неузнаваемо меняются люди, эту ловкую их игру он считал нечестной, и Варвара, утверждая его недоверие к людям, усиливала презрение к ним. Себя он видел не способным притворяться и фальшивить, но не мог
не испытывать зависти к уменью людей казаться такими, как они хотят.
Неточные совпадения
Прелесть, которую он
испытывал в самой работе, происшедшее вследствие того сближение с мужиками,
зависть, которую он
испытывал к ним, к их жизни, желание перейти в эту жизнь, которое в эту ночь было для него уже
не мечтою, но намерением, подробности исполнения которого он обдумывал, — всё это так изменило его взгляд на заведенное у него хозяйство, что он
не мог уже никак находить в нем прежнего интереса и
не мог
не видеть того неприятного отношения своего к работникам, которое было основой всего дела.
— Вот он! — сказал Левин, указывая на Ласку, которая, подняв одно ухо и высоко махая кончиком пушистого хвоста, тихим шагом, как бы желая продлить удовольствие и как бы улыбаясь, подносила убитую птицу к хозяину. — Ну, я рад, что тебе удалось, — сказал Левин, вместе с тем уже
испытывая чувство
зависти, что
не ему удалось убить этого вальдшнепа.
Уже
не впервые он рассматривал Варвару спящей и всегда
испытывал при этом чувство недоумения и
зависти, особенно острой в те минуты, когда женщина, истомленная его ласками до слез и полуобморока, засыпала, положив голову на плечо его.
Самгин выпил рюмку коньяка, подождал, пока прошло ощущение ожога во рту, и выпил еще. Давно уже он
не испытывал столь острого раздражения против людей, давно
не чувствовал себя так одиноким. К этому чувству присоединялась тоскливая
зависть, — как хорошо было бы обладать грубой дерзостью Кутузова, говорить в лицо людей то, что думаешь о них. Сказать бы им...
Я совершенно неспособен
испытывать чувства ревности, мне
не свойствен аффект
зависти, и нет ничего более чуждого мне, чем мстительность, у меня атрофировано совершенно всякое чувство иерархического положения людей в обществе, воля к могуществу и господству
не только мне несвойственна, но и вызывает во мне брезгливое отвращение.
И — как это ни чудовищно —
не было в этот час ни одной девицы во всем заведении, которая
не почувствовала бы
зависти к толстой Катьке и
не испытала бы жуткого, терпкого, головокружительного любопытства.
Древний раб знал, что он раб от природы, а наш рабочий, чувствуя себя рабом, знает, что ему
не надо быть рабом, и потому
испытывает мучения Тантала, вечно желая и
не получая того, что
не только могло, но должно бы быть. Страдания для рабочих классов, происходящие от противоречия между тем, что есть и что должно бы быть, удесятеряются вытекающими из этого сознания
завистью и ненавистью.
И придет время, и скоро придет то самое время, про которое говорил Христос, что он томится в ожидании его, — придет то время, когда люди будут гордиться
не тем, что они завладели силою людьми и их трудами, и радоваться
не тому, что они внушают страх и
зависть людям, а гордиться тем, что они любят всех, и радоваться тому, что, несмотря на все огорчения, причиняемые им людьми, они
испытывают это чувство, освобождающее их от всего дурного.
Весь смысл существования аристократического духовного типа — в существовании типа людей, которые
не склонны
испытывать состояние обиды и
зависти, ressentiment и которым более свойственно
испытывать состояние вины и жалости, сострадания.